Казак и конь

Не принято было у яицких казаков иметь боевого (строевого) коня-кобылицу.
У терских казаков при выезде казака из дома коня седлала и подводила к казаку жена, сестра, а иногда и мать. Они и встречали, коня расседлывали, при необходимости и следили, чтоб конь полностью остыл, прежде чем его поставят в конюшню к пойлу и корму.
У кубанцев перед выездом из дома на войну коня казаку подводила жена, держа повод в подоле платья. По старому обычаю, она передавала повод, приговаривая: «На этом коне уезжаешь, казак, на этом коне и домой возвращайся с победой». Приняв повод, только после этого казак обнимал и целовал жену, детей, а нередко и внучат, садился в седло, снимал папаху, осенял себя крестным знамением, привставал на стремена, взглянув на чистую и уютную белую хату, на палисадник перед окнами, на вишневый сад. Потом нахлобучивал папаху на голову, огревал нагайкой коня и карьером уходил к месту сбора.
Вообще у казаков культ коня преобладал во многом над другими традициями и поверьями.
Перед отъездом казака на войну, когда конь уже под походным вьюком, жена вначале кланялась в ноги коню, чтобы уберег всадника, а затем родителям, чтобы непрестанно читали молитвы о спасении воина. Тоже повторялось после возвращения казака с войны (боя) на свое подворье.

При проводах казака в последний путь за гробом шел его боевой конь под черным чепраком и притороченным к седлу его оружием, а уже за конем шли близкие.
Где бы ни служил казак, везде с ним был его конь, который воспринимался как боевой товарищ и рабочая сила. «Доброконным» называли казака, имеющего хорошего, крепкого, выносливого коня.
После Венгерской кампании 1849 года для всех казаков была установлена обязательная форма обмундирования, вооружение и конское снаряжение. От строевых лошадей стали требовать определенных качеств, и в связи с этим доморощенные лошади начали уступать место покупным. Неопределенность требуемых от строевой лошади качеств нередко порождала разные взгляды на это дело различных начальников. Часто лошадь, принятую станичным атаманом, браковал военный пристав или окружной атаман, что вызывало увеличение денежных трат казаков на снаряжение к службе. В пореформенный период цены на строевых коней значительно выросли. Это способствовало и ужесточению требований к их качеству, которые стали соотноситься с общеармейскими стандартами. С включением в 1875 г. казачьих полков в состав кавалерийских дивизий требования к казаку возросли, и, соответственно, увеличились расходы на обмундирование и снаряжение. Если до 70-х годов XIX в. стоимость нового обмундирования со строевой лошадью не превышала 72 руб., то в начале XX в. расходы колебались от 190 руб. в Забайкальском до 250— 300 руб. в Донском войске. В тот же период цена строевой лошади колебалась в пределах 125—140 руб., а стоимость коня для конвойца доходила до 400 рублей. После Русско-японской кампании все казаки, поступавшие на действительную службу, получали от государства денежную помощь: кавалеристы по 100 рублей, а пластуны по 50 — на покупку коня, в то время как строевой конь стоил около 300 рублей.
Выбор коня был обусловлен климатическими условиями, в которых ему предстояло служить. Для службы в Средней Азии предпочтение отдавалось выносливым киргизским лошадям, имевшим преимущество «против лошадей, воспитанных в крестьянских селениях, тем именно, что киргизская лошадь, с рождения до обыкновенной старости, находится на тебеневке, терпеливо сносит всякую суровость погоды в зимнее время и потому крепка и вынослива».
С гордостью и одновременно ласково пишет оренбургский казак Николай Агапов о своем коне: «Моя Савраска как стрела из лука пустилась и оставила своего спутника Чалбаша и всадника Андрея Афанасьевича Иванова. И возвратясь, примчался к нему и на свое место». Столь теплое отношение к коню было не случайно. Конь — подарок отца перед командировкой Николая в степь — воспринимался им как благословение родителей, всегда напоминал ему о родном доме.
Т. К. Ящик вспоминает: «Казаки, поступающие на службу в лейб-гвардию, часто приводили с собой своего коня; это были прекрасные животные, быстрые и умные. Если кто-нибудь из нас приходил в конюшню, достаточно только прошептать кличку коня, и он сразу прислушивался и поднимал голову, радуясь встрече». А. Квитка пишет, что лошади у казаков были в хорошем теле.
Главным достоинством степных лошадей была их неприхотливость, выносливость, способность преодолевать в труднодоступной местности большие расстояния. Степной конь привык отыскивать под снегом свой нехитрый корм, он стойко переносил холод, жажду и самые суровые климатические условия.
Во время боевых действий казаки многократно преодолевали препятствия, двигаясь по пересеченной местности. Сочетание пешего и конного боя заставляло их часто спешиваться и снова садиться в седло. Иногда во время перестрелки кони служили для казаков живым щитом. Засады, обходы, рейды в тыл противника заставляли казачью кавалерию быть скрытной и терпеливой. Все это требовало особой выучки коня. Он должен был быть не только быстрым, но и послушным, умеющим выполнять команды хозяина в любых ситуациях. Генерал Богоут, размышляя о военных достоинствах казаков, отмечал: «Да, это самая лучшая кавалерия! Только казака дня 2—3 нужно в голоде держать, не кормить, он тогда еще злее становится! А попробуй лошадь драгуна оставить без фуража, она никуда не будет годна»!
Эффективная выучка коня была бы невозможна без особой товарищеской близости, которая вырабатывалась и крепла в течение всей жизни коня и всадника. Казачьи дети с двухлетнего возраста начинали ездить верхом и ко времени службы между всадником (хозяином) и конем существовало полное взаимопонимание. К пяти-семи годам казачья детвора ездила на коне увереннее, чем ходила. Смело скакали казачата по улицам станицы, участвовали в скачках. Как пишет Н. И. Бондарь, «дети привыкали к лошади с самых ранних лет. Это могла быть посильная работа по уходу за нею... Причем некоторые виды работы, скорее, воспринимались как забава, приятное времяпрепровождение, чем обременительная повинность: выпас, купание, перегон лошадей. Нередко мальчику дарили жеребенка. С двух лет его уже начинали обучать верховой езде. Ко времени службы между всадником (хозяином) и конем существовало полное взаимопонимание».

Лошадям, а в Среднеазиатских походах еще и верблюдам выживать в суровых военных условиях было труднее, чем людям. «Трудно было следовать к адаевцам, потому что оне во время бега за собою выжигали степь, дабы русским не было корму для лошадей и верблюдов, а также и колодцы с водой заскверняли всякой нечистотой, бросали в них собак и падаль дохлого скота, дабы не было водопоя для отрядов. Много побросали усталых лошадей и верблюдов от неимения корма и водопоя» — пишет оренбургский казак Н. В. Агапов. «Не возможно в точности определить цифру убыли верблюдов, — отмечает В. П. Тихменев, — но на мой глаз из десяти тысяч пропало семь (часть верблюдов из этого числа, брошенная в степи)».
«Конь трудом нажит казаком, конь первый его товарищ», — пишет В. Бахтуров. И казаки, заботясь о своих лошадях, проявляли хозяйственную хватку — строили им навесы в лесных окраинах, выбирая ветвистые еловые ветки, стенки навесов делали из болотного дерна, навоза и еловых.
Во время Первой мировой войны казаки спасали своих верных друзей от падежа. «Измельчали еловые и сосновые ветки, заботились днем и ночью, дежурили, часто закладывали в ясли малокалорийный корм». В Белорусских болотах казаки, спасая своих любимцем, строили им навесы: крышу делали из еловых веток, а стены из еловых веток, болотного дерна и навоза.
Нередко в самых опасных ситуациях казаки спасали своих коней, рискуя жизнью. Во время обороны Баязета отряд отступавших казаков вынужден был бросить лошадей. Но казак станицы Кавказской Севостьянов не захотел расставаться со своим конем. «Полагаясь на милость Божию, я побежал к коню; отбатовал (батовать — ставить в поле верховых коней связывая взаимно (по В. И. Далю)) его, градом пуль обдало меня, черкеска прострелена во многих местах, но ни одна пуля не коснулась тела. Я припал к земле, передохнул, и опять бросился к коню, вскочил на него и снова к воротам. Опять пули, конь ранен, я упал с ним. Товарищи бросились ко мне, полагая, что я убит, и пособили мне благополучно ввести коня в ворота».
Конь для казака был гораздо больше, чем просто домашнее животное или символ статуса. Он был подлинным товарищем, от которого зависели успех и сама жизнь казака. Иностранные офицеры-кавалеристы говорили: «Посмотришь на казака — ничего особенного он собой не представляет, человек как человек, самый обыкновенный. Посмотришь на его лошадь — тоже ничего особенного, самая обыкновенная лошадь. Но вместе эти два!.. О, ну их к дьяволу, лучше им не попадаться»!
Единение казака и его питомца особенно проявлялось в скачках и на джигитовке. В повести Л.Н. Толстого «Казаки» мы читаем «...Лукашка сел на коня и, ...выехал джигитуя на улицу.».
Согласно уставу строевой казачьей службы цель джигитовки состоит в развитии у каждого казака смелости и ловкости. Джигитовка разделялась, во-первых, на обязательную для всех казаков, исполняемую с оружием и походным вьюком, и, во-вторых, на вольную, которая могла быть без оружия и вьюка. К обязательной джигитовке относились: стрельба с коня и рубка чучел, поднимание предметов с земли, подъем на коня пешего товарища, увоз раненого одним или двумя всадниками, соскакивание и вскакивание на коня на карьере. К упражнениям вольной джигитовки относились: джигитовка с пикой, умение положить коня на карьере, скачка о дву-конь и три-конь, пересадкою с одной лошади на другую, скачка группами, скачка стоя, скачка вниз головою, переворачивание на карьере лицом назад и скачка, сидя задом наперед, расседлывание коня на скаку.
Итак, конь занимал особое место в повседневной жизни казака. Он был для него помощником и другом. Желание иметь боевого коня свидетельствовало о приверженности воинским идеалам, которые традиционно первенствовали в казачьей ментальности.

.